Каспийский свод сведений о Восточной Европе

Б.Н. Заходер

Часть 1. Поволжье и Хорасан (окончание)

Ибн Русте

В свое время "Книга дорогих ценностей" Ибн Русте в части, касающейся Восточной Европе, расценивалась исследователями как произведение оригинальное и точно датируемое. Определяя дату и происхождение сочинения, Д.А.Хвольсон заявлял: "Известно, что около 913 г. русские совершили набег на южное побережье Каспийского моря, произвели здесь страшные опустошения и распространили страх и ужас. Мас'уди говорит подробно об этой экспедиции и замечает, что она всем известна. Ибн Даста, который, как доказывается ниже, по всей вероятности, жил в государстве Самани-

дов, то есть близко к месту вышеупомянутой общеизвестной экспедиции, и который подробно говорит о русских, ни слова не сказал об этом набеге. Из этого обстоятельства можно заключить, что набег 913 г. был произведен уже после того, как Ибн Даста написал свою книгу". Принятая Д.А.Хвольсоном дата была усвоена также последующими исследователями. При современном состоянии изучения источников выводы Хвольсона не могут считаться безукоризненными. Прежде всего вряд ли отсутствие упоминания о походе русов может в какой-либо мере служить доказательством для датировки; достаточно для подтверждения сказанного упомянуть о таком памятнике среднеазиатского происхождения, как "Худуд ал-'алам", написанном, вне всякого сомнения, после похода русов и не содержащем тем не менее никаких намеков на этот поход. Да к тому же, по нашему мнению, в разделе сочинения Ибн Русте, характеризующем мужественность и храбрость русов, как раз содержатся реликты рассказа о русском походе, в полном виде представленного у Ибн Мискавейха. Де Гуе, исправляя чтение имени автора "Книги дорогих ценностей" с Ибн Даста (у Хвольсона) на Ибн Русте, замечал, что имя это часто встречается у жителей города Исфагана, да и сам Ибн Русте в одном месте называет себя исфаганцем. Тем самым уже де Гуе уничтожил саманидско-хорасанскую версию происхождения Ибн Русте и его сочинения. Наконец, трудно в настоящее время согласиться с попыткой ДАХвольсона доказать наличие каких-то оригинальных, лично принадлежащих Ибн Русте особенностей в сообщениях о народах Восточной Европы. Выше мы указывали на параллелизм некоторых отрывков Ибн Русте с Ибн Фадланом. Такие же параллельные Ибн Русте места мы находим у Гардизи, Марвази и в других сочинениях, составляющих Свод. На неоригинальность, компилятивность Ибн Русте указывает и наличие повторов в тексте, когда одна и та же тема повторяется два раза и более в приблизительно одинаковых вариантах. Таковы, например, темы о подчинении буртасов хазарам, о характеристике куниц как основного имущества буртасов, о наличии лесов в стране буртасов. Все это вместе взятое позволяет утверждать, что Ибн Русте был скорее компилятором, чем оригинальным писателем, составлявшим свое сочинение по собранным им самим материалам. Это обстоятельство все же не лишает "Книгу дорогих ценностей" особого, присущего только ей значения. Значение это мы видим в том, что сочинение Ибн Русте - наиболее ранний из известных нам вариантов целостного изложения Свода. Принимая во внимание именно это значение Ибн Русте, можно понять ту большую заслугу, которую оказал истории Д.А.Хвольсон изданием хранившейся в Британском музее уникальной рукописи. Издание Хвольсона, содержавшее кроме прочитанного текста биобиблиографическое введение (с. 1-14), текст и русский перевод (с. 15-40) и комментарий (с. 41-199), в течение длительного времени служило источником для многих гипотез и конъектур. Оказало оно влияние и на де Гуе, когда в 1892 г. последний предпринял издание седьмого тома "Библиотеки арабских географов", в которую и вошло сочинение Ибн Русте; при подготовке к изданию отрывков о народах Восточной Европы де Гуе, как он свидетельствует сам, пользовался переписанными Хвольсоном местами. Влияние конъектур Хвольсона на де Гуе было настолько сильным, что многие даже весьма сомнительные из них были оставлены вторым издателем без всякой попытки наметить какие-то иные пути для разрешения тех неясностей, что оказались в рукописи. Зависимым от Д.А.Хвольсона через де Гуе оказался и А.Зейпель в издании своих отрывков текста о русах,

Как явствует из издания де Гуе, отрывки, посвященные народам Восточной Европы, находятся в рукописи между разделами, именующимися "Описание страны Индии", и описанием Табаристана. Никакого отдельного подзаголовка для раздела о Восточной Европе не имеется, а весь раздел начинается упоминанием хазар. Таким образом, можно предполагать, что отрывки о Восточной Европе, не являясь оригинальной частью сочинения Ибн Русте, могли быть вставлены механически при переписке или редактировании сочинения. Небезынтересны данные о величине отрывков, посвященных отдельным народам; из шести восточноевропейских народов, описанных у Ибн Русте в порядке: 1) хазары, 2) буртасы, 3) булгары, 4) мадьяры, 5) славяне, 6) русы, наибольшее по количеству строк место принадлежит славянам (39 1/2 строк в издании де Гуе) и русам (38 строк); хазары, описания которых в географических сочинениях IX-Х веков наиболее подробны, находятся лишь на третьем месте (23 строки),

Последующая публикация сочинений Гардизи и Марвази дала возможность сопоставить параллельные тексты, не известные или мало известные Д.А.Хвольсону.

Абу Са'ид 'Абд ал-Хайни ибн аз-Захак ибн Махмуд Гардизи - автор сочинения "Украшение известий", написанного в кратковременное правление газневидского султана 'Абд ар-Рашида (1050- 1052), - известен нам по двум поздним рукописям (XVI и XVIII вв.), хранящимся в Оксфорде и Кембридже. Биография Гардизи, как и биография Ибн Русте, не содержит каких-либо фактов, дающих право определить особый интерес автора "Украшения известий" к истории и географии Восточной Европы. Как и для Ибн Русте, основным и, пожалуй, единственным источником для анализа текста о народах Восточной Европы у Гардизи является сам текст.

Впервые отрывки о Восточной Европе из сочинения Гардизи вошли в европейский научный обиход лет десять спустя после издания Д.А.Хвольсоном Ибн Русте. Первооткрывателем Гардизи явился ученый, не владевший восточными языками, - А.А.Куник "Вследствие примечания Эллиота в History of India, - пишет он в первой части "ал-Бекри", - я обратил внимание свое на персидского географа, по имени Кардизи (говорят, ученика Бируни), и убедил автора "Каспия" - Б.А.Дорна выписать из Оксфорда рукопись Кардизи, оказавшуюся, к сожалению, весьма неполною. Писавший по-персидски Кардизи при описании многих из вышеупомянутых народностей делал выписки не из Ибн-Дустеха (т.е. Ибн Русте. - Б.З.), но пользовался общим с ним источником, или же, что также могло быть, один из них делал извлечения из писателя, заимствовавшего свои сведения из какого-то там неизвестного компилятора". Отмеченный факт довольно быстро был забыт наукой. Так, В.В.Бартольд, издавая в 1897 г. отрывки из сочинения Гардизи, говорил в предисловии: "Из европейских ученых трудом Гардизи, насколько нам известно, пользовался только г-н Раверти (Tabakat-i-Nasiri, с. 301), притом в очень незначительной степени". В опубликованном в 1931 г. некрологе "Памяти Иосифа Маркварта", принадлежавшем перу Бартольда, вторично был затронут вопрос об истории изучения Гардизи и опять-таки не упомянуто о первой в науке попытке использования Гардизи. Предпринятое Бартольдом издание отрывков Гардизи, касающихся народов Восточной Европы, состоит из биобиблиографического введения, текста и русского перевода. Несмотря на очевидные достоинства издания, текст которого был еще в рукописи проработан К.Г.Залеманом, все-таки следует отметить, что многие, и особенно русский перевод, позволяет ввести некоторые улучшения и дополнения. Так, малообъяснимы лакуны в русском переводе; например, отрывки, относящиеся к буртасам и булгарам, оставлены почти без перевода с отсылкой к Д.А.Хвольсону, в то время как отрывки о мадьярах переведены полностью. Можно отметить и другие недочеты, легко исправимые в свете появившихся после издания В.В.Бартольда работ.

Являясь параллельным Ибн Русте текстом, Гардизи превосходит первого в наличии многих тем, отсутствующих в "Книге дорогих ценностей". Таковы, например, темы о печенегах, н.н.д.р и мирватах. Описание печенегов, в отдельных частях уникальное, не находящее себе параллельных текстов, не является тем не менее оригинальным - наличие трех вариантов описания печенежских дорог явственно свидетельствует о компилятивном характере всего сочинения. Компиляции подверглись не только различные по содержанию, но и составленные в разное время источники; первые два описания печенежских дорог относятся, по-видимому, ко времени азиатского существования печенегов, последний вариант - ко времени пребывания их в Европе. Можно предполагать, что в числе использованных Гардизи для описания печенегов источников оказался также рассказ очевидца-путешественника. Большинство других разделов, в частности разделы о буртасах и мадьярах, значительно богаче материалом, чем соответствующие разделы Ибн Русте. В отличие от Ибн Русте, Гардизи приводит также маршруты с указанием расстояний между городами. Эта особенность, представляется, дает достаточно твердое обоснование предположению В.В.Бартольда о большой зависимости Гардизи от Джейхани.

Вместе с тем следует отметить, что в описании булгар у Гардизи, как и у Ибн Русте, отчетливо выступает близость с Ибн Фадланом.

К Ибн Русте и Гардизи близко примыкает Шараф из-заман Тахир ал-Марвази, судя по нисбе - хорасанец, составивший около 514/1120-21 г. компиляцию под наименованием "Умственные свойства животных". Компиляция содержит географическую главу с разделом, посвященным народам Восточной Европы. Переписанный рукою В.Ф.Минорского текст этой главы вместе с английским переводом, комментариями и биобиблиографическим введением был издан в 1942 г. в серии "James G. Forlong Fund" (т. XXII). Как и в отношении двух рассмотренных выше авторов, о Марвази также можно сказать, что относящийся к нему биографический материал не дает никаких данных для суждения о каком-либо особом интересе его к восточноевропейской тематике. Как явствует из самого предварительного сравнения, текст Марвази в значительной части представляет собою сокращенную параллельную передачу тех же сообщений, что мы находим у Ибн Русте и Гардизи. Несмотря на близость всех трех текстов, у Марвази встречаются, как это было уже отмечено нами, "и новые детали", "поучительный материал". К таким "поучительным материалам" прежде всего относится описание булгар, несхожее с описанием Ибн Русте и Гардизи, но обнаруживающее в не меньшей степени, чем тексты обоих помянутых авторов, соответствие с рассказами Ибн Фадлана. Оригинальный и в значительной части уникальный характер носит у Марвази описание народов иса - йура. Тема о посольстве русов в Хорезм, отсутствующая у Ибн Русте и Гардизи, находит параллельное описание лишь у 'Ауфи. Таким образом, мы видим, что три автора, с наибольшей четкостью сохранившие структуру Свода, достаточно сильно разнятся в деталях, а также в самом тематическом составе. Это само по себе указывает, что ни один из помянутых авторов не представляет целиком копию другого.

При неясно выраженном в средневековой письменности представлении о плагиате было бы, конечно, напрасно ожидать от наших авторов каких-либо пространных и точных признаний в использованных ими источниках. Все же некоторые указания, рассыпанные здесь и там в тексте, дают возможность представить, хотя бы очень неполно, использованную ими литературную традицию. Кроме Ибн Фадлана, текстовую близость с которым рассматриваемых арабских географов мы уже отмечали неоднократно, следует отметить прежде всего Ибн Хордадбеха. Имя его упоминается Ибн Русте при передаче рассказа о Гоге и Магоге. "Относительно народов Восточной Европы он (т.е. Ибн Русте. - Б.З.), - замечал В.Ф.Минорский, - использует ранние сообщения, которые предшествуют исследованиям Ибн Фадлана и которые, возможно, принадлежат к полному тексту Ибн Хордадбеха". Менее допустимым считает тот же исследователь видеть в источниках Ибн Русте сочинение Джейхани, хотя параллельный текст Гардизи прямо говорит в конце своих сообщений о народах Восточной Европы: "Эти вот сведения о тюрках находятся некоторые в (сочинении] "Пути и государства" Джейхани, другие в [сочинении] "Ничтожество мира" - другие в книге 'Убейдаллаха Хордадбеха, иные я привел из всяких [других] источников". В другом месте Ибн Русте сообщает, что сочинение Ибн Хордадбеха носит наименование "Книга известий", и указывает, кроме только что упомянутых, еще один источник: сочинение Ибн Мукаффы "Четверть мира". Марвази среди своих источников приводит имена Гиппократа и Галена, которые, по его словам, сохранили в своих сочинениях многочисленные рассказы о тюрках. Использование географической наукой Халифата сочинений средиземноморского античного мира представляло собой не просто переводы, а переработку в стиле и духе тех требований, что ставила перед подобной литературой культурная и экономическая жизнь Халифата. В этой переработке грек медик превращался в этнографа, а греческие скифы (варвары) - в тюрок. От имени такого исламизированного Гиппократа сообщается, например, "что в Европе люди из народов-тюрок походят одни на другие и не походят ни на кого другого. Тюрки воспитываются в холоде" и т.д. Следы греческого влияния, быть может через армянскую передачу, мы видим в рассказе, содержащем в своем составе молитву славян ("О Господи, ты, который питаешь нас..."), представленную в вариантах Ибн Русте и Гардизи. Напоминая "Отче наш", самую популярную евангелическую молитву, "молитва славян" отчетливо говорит о христианских источниках ранней географической науки Халифата.

Границы мира

Выше нам уже приходилось касаться вопроса о связи Балхи и двух выдающихся представителей классического периода халифатской географии - Истахри и Ибн Хаукала. Бесспорная сама по себе зависимость этих трех географов друг от друга долгое время путала востоковедов. Ближайшей иллюстрацией сказанного является изданный Аузли в 1800 г. английский перевод Ибн Хаукала. Рукопись, принятая Аузли за сочинение Ибн Хаукала, оказалась на деле сокращенной версией труда Истахри. Смешение обоих упомянутых сочинений продолжалось и позднее. Примером такого смешения, примером особенно ярким, так как речь идет о крупнейшем ориенталисте первой половины XIX века, может служить Х.М.Френ, у которого вместо Ибн Хаукала предполагаемое путешествие на Поволжье совершал Истахри.

В 1840 г., т.е. два десятилетия спустя после работ Айленброка и Френа, П.С.Савельев писал В.В.Григорьеву, что он занят сравнением текстов и перевода Истахри и что степень "сходства текстов и переводов Истахрия и Ибн Хаукала, которых до сих пор смешивали и еще недостаточно отделили", может дать материал для специальной статьи.

В 1839 г. И.Х.Мёллером была издана так называемая готская рукопись сочинения Истахри, переведенная шесть лет спустя на немецкий язык АД.Мордтманом. Лишенная в большей своей части диакритических знаков, готская рукопись сочинения Истахри, по свидетельству специалистов, занимавшихся ею, могла быть использована лишь с большой осторожностью. Немецкий перевод, как, впрочем, и русский позднейший перевод А.Я.Гаркави, достаточно ясно показывает трудности, которые неминуемо должен преодолевать переводчик, опирающийся исключительно на одну готскую рукопись. В 1870 г. вышел неполный русский перевод Гаркави, и в этом же году появилось полное критическое издание всего сочинения Истахри, положившее начало знаменитой "Библиотеке арабских географов". В основу издания, кроме готской рукописи, легли рукописи Болоньи и Берлина, обе сравнительно новые, но скопированные с рукописи 589/1193 года.

На следующий год по издании первого тома "Библиотеки" де Гуе в специальной статье подробно остановился на проблеме соотношения сочинений Балхи-Истахри-Ибн Хаукала. По мнению де Гуе, Балхи составил свое сочинение не позднее 309/921- 22 года. Между 318 и 321/930-31 и 933 гг. это сочинение было переработано и дополнено Истахри, а около 340/951-52 г. подверглось дальнейшей переработке со стороны Ибн Хаукала. Примерно к этому же времени относится и дата рукописи Истахри, с которой было списано большинство последующих вариантов. Как уже стало очевидно из издания псевдо-Ибн Хаукала, выполненного Аузли, кроме арабских рукописей, т.е. написанных на том же языке, что и оригинал сочинения, сохранились - и довольно многочисленные - персидские переводы, которые нередко представляли "полную, несохранившуюся редакцию", не дошедшую до нас, но которой, по-видимому, пользовался Ибн Хаукал. Уже несколько лет спустя после публикации первого тома "Библиотеки" де Гуе познакомился с новой, не известной ему ранее рукописью Истахри в Лейдене. Нахождение новых рукописей не приостановилось и далее. Обнаруженные в Гамбурге, Лондоне и Константинополе четыре рукописи создали условия для большой сравнительно-текстологической работы. Эта работа привела И.Х.Крамерса к выводу о наличии двух вариантов сочинения Истахри: к первому варианту, по мнению упомянутого исследователя, относятся рукописи Готы, Лейдена, Гамбурга, одна из константинопольских рукописей и персидские переводы; ко второму - три константинопольские, а также рукописи Лондона, Болоньи и Берлина. Подытоживая все вышесказанное, мы не можем не отметить, что за полтораста лет изучения сочинения Истахри сделано немало. Это тем более важно, что вопрос о личности самого автора до настоящего времени не вполне ясен.

Отрывок "Книги путей и государств", в составе которого находятся интересующие нас тексты по Восточной Европе, озаглавлен "Хазарское море" и принадлежит к седьмому из двадцати "климатов", на которые разделено все сочинение. В рукописях, использованных для издания первого тома "Библиотеки арабских географов", отрывок, озаглавленный "Хазарское море", находится между описаниями Дейлема и Хорасана. Принимая во внимание, что описанию Дейлема предшествует описание Гиляна, а последнему - описание Армении, Ирана и Азербайджана, место интересующего нас отрывка следует считать оправданным. Подобное расположение материала не носит того случайного характера, каким отличается, например, сочинение Ибн Русте.

В сравнении с Ибн Русте - Гардизи - Марвази отрывок Истахри имеет ряд существенных отличий в конструктивном и тематическом отношении. Расположение материала у Истахри, хотя и носит следы традиционной схемы, все же отличается значительным своеобразием. На первом месте у него находится хазарская тематика, которая перебивается затем буртасской. После второго ряда хазарских тем следуют опять буртасы, за ними булгары и русы. Характерной чертой Истахри является и количественное преобладание хазарских тем, занимающих в совокупности около половины всего раздела, озаглавленного "Хазарское море". Вместе с тем отсутствуют такие обычные для Свода темы, как мадьярская и славянская, не говоря о более редко встречающихся темах, посвященных народам Крайнего Севера. Рассматривая сочинение Истахри, А.Я.Гаркави также отмечал "поразительное", по его выражению, явление: "Во всем сочинении этот писатель (т.е. Истахри. - Б.3.) ни разу не упоминает о Черном море, и на его карте этого моря также нет, так что весьма вероятно, что Истахри не знал про существование этого моря, которое, по его понятиям, сливалось со Средиземным морем". Обстоятельство, отмеченное Гаркави, тем более поразительно, что, вопреки распространенному в XIX веке мнению об Ибн Хордадбехе, Кудаме и Джейхани как источниках Истахри, большинство исследователей в настоящее время главным источником Истахри считают Мас'уди, посвятившего, как известно, Черному морю специальное рассуждение. Наличие многих параллельных текстов у обоих помянутых авторов, упоминание об Абаскуне и волжско-каспийском маршруте, даже такие детали, как сравнение хазар с индусами, - все это говорит, что и Мас'уди и Истахри пользовались независимо друг от друга одними и теми же источниками. Уже во времена Истахри эти источники, по-видимому, были сильно интерполированы, в них соединялись нередко и разные варианты и разные рукописи. Этим, по нашему мнению, может объясняться наличие у Истахри ясно выраженных повторов, когда одно и то же замечание прикрепляется то к одной, то к другой теме. Таковы, например, замечания об особенностях резиденции хазарского кагана, о хазарском импорте, о языке хазар и булгар, об области "Бур-тас", о деревянных домах (шатрах) у буртасов и булгар. Наряду с таким, как и у Мас'уди, параллелизмом с Ибн Фадланом, мы находим у Истахри, не совсем, правда, ясные, намеки на возможность оригинальных заимствований. В отрывке о булгарах Истахри дважды упоминает о некоем хатибе, совершившем хутбу в булгарских городах. Истахри сохранил два сообщения этого хатиба: о численности населения булгарских городов и о краткости летней ночи у булгар. Упоминание очевидца в компилятивной по своему характеру работе свидетельствует о дальнейшем развитии той совокупности сведений о Восточной Европе, который мы именуем Сводом.

В значительной степени таким же вариантом Свода являются отрывки из "Книги путей и государств" младшего современника Истахри, географа Абу-л-Касима (Мухаммада) ибн Хаукала, сокращенно именуемого просто Ибн Хаукалом. О близости своего сочинения к "Книге" Истахри говорит сам Ибн Хаукал и рассказе, известном русскому читателю по неоднократным переводам его на русский язык. Истахри, изумившись познаниям Ибн Хаукала в картографии, поручил ему усовершенствование и исправление своего сочинения. Самое поверхностное сравнение показывает необычайную близость сочинений Истахри и Ибн Хаукала. Мнение де Гуе о том, что "как Истахри поступил с работой Балхи, так поступил позднее Ибн Хаукал с работою самого Истахри", характеризует не только реальную близость обоих сочинений, но и результат этой поразительной текстологической близости - долгое время существовавшее в европейском востоковедении смешение Истахри и Ибн Хаукала.

Нельзя не признать, что в значительной части сочинение Ибн Хаукала следует рассматривать как один из вариантов сочинения Истахри, но как Истахри не является только копией Балхи, так и Ибн Хаукал - не только копия Истахри.

Издание в 1873 г. второго тома "Библиотеки арабских географов" де Гуе предоставило специалисту критический текст сочинения Ибн Хаукала, сверенный по трем рукописям и сопоставленный с сочинением Истахри. Следующим не менее значительным этапом в деле изучения Ибн Хаукала были работы И.Х.Крамерса, голландского арабиста (ум. в 1951 г.), опубликовавшего второе издание сочинения с привлечением старшей стамбульской рукописи 479/1086-87 г. и несколько очень ценных очерков, где впервые доказательно раскрывалось наличие трех вариантов сочинения и связь сочинения с так называемым Атласом ислама.

Важнейшим отличием Ибн Хаукала от Истахри в отношении сведений о Восточной Европе является наличие частей, говорящих об активном собирании их автором материала. В начале прошлого века существовало даже твердое убеждение о посещении Ибн Хаукалом Булгара и других приволжских городов. Это положение, как указывалось, поддерживал, например, Х.Д.Френ. Эти же соображения, очевидно, позволили французскому ученому д'Оссону назвать героя воображаемого путешествия на Кавказ и в Восточную Европу Х века Абу-л-Касимом, т.е. дать этому герою кунью Ибн Хаукала. Кажется, Д.А.Хвольсон первый отметил сомнительность предположения, чтобы Ибн Хаукал "когда-либо был в Булгаре или других приволжских странах. По тому, как он говорит об экспедиции русов в эту страну, ясно видно, что сам он никогда не был там. В том месте, где он говорит о хазарском городе Семендере, он именно прибавляет, что известия свои об этом городе он собрал в Джорджане". На Горган, как источник расспросных сведений, указывал В.В.Бартольд и вслед за ним В.Ф.Минорский. Как и Истахри, Ибн Хаукал хорошо знал покровителей автора "Худуд ал-'алам" - эмира области Гузганан и его везира Джа'фара ибн Сахла. В Горгане наш географ был, как предполагают, в 358/968- 69 г., т.е. лет за пятнадцать до того, как автор "Худуд ал-'алам" начал составление своего географического труда.

Наличие связей с Гузганом как у Ибн Хаукала, так и у анонимного автора "Худуд ал-'алам" может до известной степени объяснить близость текста анонимной среднеазиатской географии в части, касающейся Восточной Европы, с вариантом Истахри - Ибн Хаукала. Гузганан, как и Балх, был связан с Каспийским морем. В литературно-культурном отношении Гузганан принадлежал на протяжении средневековой истории к хорасанско-среднеазиатской традиции. Оба автора - Ибн Хаукал и анонимный среднеазиатский географ - могли использовать одни и те же источники, и как обычно, первое, что приходит на ум, - утерянное сочинение Джейхани.

Оригинальной темой у Ибн Хаукала является сообщение о разрушении русами в 358/968-69 г. Булгара и Итиля. Тема эта, отраженная глухо лишь в сочинении Мукаддаси, не имеет каких-либо параллельных текстов, говорящих о ее происхождении. У самого Ибн Хаукала тема о нападении русов имеет повтор, как это обычно для сообщений, заимствованных из разных источников. В первом случае сообщение о нападении русов на Булгар, Хазаран, Итиль и Семендер следует за описанием Булгара и сопровождается указанием на поспешный уход русов по ограблении хазарских городов на-Рум и Андалус. Во втором случае сообщение связано с повествованием о меховой торговле, причем даже в наиболее полном варианте в издании Крамерса упоминаются только два города - Булгар и Хазаран. Несмотря на очевидный интерес помянутого сообщения, отрывок о нападении русов не подвергался всестороннему изучению, отдельные исследователи и комментаторы касались главным образом вопросов датировки события и прикрепления самого события к определенному историческому лицу. Причем, как это уже стало правилом при обследовании неясных древних сообщений восточных писателей о русах, старые споры между приверженцами русской и норманнской теории продолжали приводить к самым противоречивым выводам. Между тем сравнительно-текстологический анализ, который, казалось бы, должен лежать в основе всяких выводов и соображений, все еще не произведен. Приводимые ниже сопоставления и факты, конечно, ни в малейшей мере не могут претендовать на упомянутый анализ, но все же и в общем кратком обозрении нельзя не отметить, что маршрут русов после нападения на Итиль через Рум в Андалус, не находящий какого-либо объяснения в известных нам исторических фактах, весьма напоминает маршрут, которым пытался переслать свое письмо хазарскому царю кордовский еврей вельможа Х века Хасдай ибн Шафрут. Кстати сказать, в этом же письме среди различных стран и народов, через которые предполагалась доставка упомянутого письма хазарскому царю, фигурирует и страна Рус. Но что представляет особенный интерес в рассматриваемом письме, это неожиданное упоминание месопотамского города Нисибина (Нисибим), откуда, по словам письма, шел путь в Армению, Бердаа и далее к хазарам. Упоминание Нисибина, места рождения ИбнХаукала, не может не привести нас к сопоставлению с известными фактами биографии автора "Книга путей и государств", касающимися пребывания его в Кордове при дворе омейядского халифа 'Абд ар-Рахмана III (912-961). Как бы ни были различны предположения о роли, которую играл Ибн Хаукал при дворе Абд ар-Рахмана III (фатимидский шпион? агент Аббасидов? купец?), все же одно неоспоримо: это пребывание было настолько длительно, а ознакомление с испанской действительностью настолько глубоко, что в результате того и другого страницы сочинения Ибн Хаукала, посвященные Испании, представляют выдающееся явление "за весь омейядский период". В этих условиях нет никаких оснований сомневаться в возможности или даже неизбежности встречи Ибн Хаукала с Хасдаем ибн Шафрутом - видным государственным деятелем и приближенным лицом кордовского халифа, инициатором так называемой еврейско-хазарской переписки. Хасдай ибн Шафрут живо интересовался местонахождением своих соплеменников в различных уголках мира, известного в те времена арабской географии. Отсюда, быть может, появление Нисибина в качестве возможного передаточного пункта письма из Испании к хазарам. Этим же, вероятно, объясняется и наличие таких арабизмов в письме при названии Шафрута, как употребление арабского артикля при названии страны Хазар. Наконец, не нашего ли географа разумеет письмо, рассказывая о "купцах из Хора-сана" как об источнике осведомления о Хазарском царстве? "Этих всех посланцев, приносящих дары, - говорится в письме, - я всегда спрашивал о наших братьях, израильтянах, остатке диаспоры, не слышали ли они чего-либо об освобождении оставшихся, которые погибают в рабстве и не находят (себе] покоя. [Так продолжалось дело], пока не доставили мне известие посланцы, [пришедшие] из Хорасана купцы, которые сказали, что существует царство иудеев, называющихся именем ал-Хазар". Весьма характерно, что именно в рукописи Ибн Хаукала одного из константинопольских собраний (дворца Топкапу), открытой З.В.Тоганом, сохранилось сообщение о путешествии Хасдая ибн Шафрута на Кавказ.

Так называемая еврейско-хазарская переписка, открытая в XVI веке Исааком Акришем, была в течение длительного времени предметом ученых споров по вопросу о подлинности. Но даже последнее, наиболее комментированное издание выдающегося нашего семитолога П.К.Коковцова не дает систематической сравнительной сверки этой переписки с данными арабо-персидско-турецкой географической литературы. Между тем подобная сверка не может не привести к обнаружению многих параллелизмов, встречающихся в различных местах всего материала, охватываемого понятием переписки. Уже "Вступление" Исаака Акриша содержит, по нашему мнению, два таких места: 1. Описание больших, высоких "до небес" гор, на которых якобы находится иудейское царство, где живут воинственные силачи, не может не напомнить описания высокой горы в Хазарии, где проживали таинственные туласы и луг.ры, - по словам "Худуд ал-'алам", "люди воинственные и с многим оружием". 2. Упоминание во "Вступлении" (со слов абиссинского правителя) о князе-иудее, который пришел на помощь с двенадцатью тысячами всадников-иудеев, не может не напомнить, что подобное же число войска, состоящее также из всадников, мы встречаем в повествовании о Хазарии у Истахри и Ибн Хаукала. Весьма нетрудно догадаться, откуда могли появиться среди турецких евреев, к числу которых принадлежал Исаак Акриш, подобные реминисценции. Их незачем разыскивать в далеких от XVI века оригиналах Истахри, Ибн Хаукала и др. Они, эти реминисценции, могли возникнуть при чтении современной Исааку Акришу турецкой литературы, сохранившей древние арабские известия о хазарах. Еще более очевидный характер носят параллелизмы, встречающиеся в самом послании Хасдая ибн Шафрута. Эти параллелизмы мы находим в определении размеров, долготы и широты Хазарии, в сообщениях о хазарах со слов византийского посольства, в вопроснике, составленном для хазарского царя. И еще более многочисленны и рельефны параллели с арабскими известиями о хазарах в обеих редакциях ответов хазарского царя Иосифа. Если для Хасдая ибн Шафрута арабские географические сочинения были источником, из которого он черпал свои сведения, то письма хазарского царя при сравнении их с соответствующими местами арабской географической литературы сами могут характеризоваться как источник. Основным показателем для такого рода утверждения является полнота и обилие деталей в некоторых сообщениях еврейско-хазарской переписки по сравнению с их арабскими параллелями. К таким сообщениям относится рассказ об обращении хазар в иудаизм. Отдельные детали этого рассказа, например упоминание о "главном князе", а также о выборе веры, могут быть самым непосредственным образом сопоставлены с известиями арабской географической литературы. Такой же характер носят сообщения о наследовании царской власти у хазар, корреспондирующие с "вопросником" Хасдая ибн Шафрута, и описание хазарской страны в связи с расположением многих народов, в том числе и народов Восточной Европы. К такого же рода сообщениям относится рассказ о выходе хазар весной из города, где они проживают зиму. В европейском варианте этого рассказа определяется не только месяц выхода, но и время возвращения хазар с полевых работ, которое совпадало с окончанием объезда царем хазар своих владений. Таким месяцем был осенний месяц кислев. Конечно, длительная и достаточно сложная история бытования писем хазарского царя не могла не отразиться на редакции самого материала. Уже ее первооткрывателю известен был краткий и полный вариант. Не менее явственные следы сложного исторического бытования мы находим в самом составе писем, где, например, дважды повторено описание Хазарской страны: первый раз - по соотношению ее с другими народами, второй раз - в самом конце при указании ее размеров. Нельзя исключить и заимствования из арабской географической литературы. Но все же в основной своей части еврейско-хазарская переписка вряд ли может быть целиком определена как ненадежная в отношении достоверности. Больше того, нам представляется, что у Мукаддаси, этого последнего крупного представителя классической школы арабской географической науки, мы можем отметить прямое влияние еврейско-хазарской переписки.

Описывая место, где жили хазары, и расположение хазарской столицы, Мукаддаси замечает: "вокруг нее и внутри ее - рощи", что структурно совпадает с таким же появлением в письме хазарского царя (после соответствующих описаний страны хазар и Итиля) сообщения об острове, на котором находились принадлежащие хазарскому царю поля и виноградники.

Происходя по отцу из Иерусалима, откуда нисба Мукаддаси, АбуАбдаллах Мухаммад ибн Ахмад со стороны матери был родом из Кумиса. Быть может, эти хорасанские связи в значительной мере объясняют факт, что в области описания Восточной Европы Мукаддаси выступает не только как компилятор, но и как активный собиратель сведений. Так, рассказывая о войне халифа Ма'муна с хазарами, о нападении русов на хазар, он двоекратно повторяет "я слышал"; рассказывая об Итиле, он сравнивает стены хазарской столицы с Джурджаном; упоминает он и о своих расспросах в Бухаре. Судя по многим деталям в описании Семендера и Итиля, можно предполагать, что Мукаддаси, как и его предшественник Мас'уди, совершал морские экспедиции по Каспию и, возможно, бывал сам у хазар в Семендере или Итиле. На это же обстоятельство указывает упоминание Абаскуна, хотя надо заметить, что у Мукаддаси мы уже не встречаем того подробного маршрута по Каспию на север, что находим у Истахри и Ибн Хаукала. Результатом самостоятельного собирания сведений о Восточной Европе, очевидно, и были те оригинальные сообщения о хазарах, которые позволяют видеть в Мукаддаси не только последнего крупного представителя арабской классической географии Х века, но и одного из последних активных создателей Свода. К сожалению, дошедшие до нас отрывки сочинения Мукаддаси, посвященные хазарам и булгарам и изданные в третьем томе "Библиотеки" де Гуе, являются иной раз такими искажающими всякое значение сокращениями, что настоящая оценка труда Мукаддаси может быть произведена только по нахождении более сохранной рукописи сочинения. Наглядным примером таких искажений может служить вставленная в описание булгар фраза о ночах, значение которой может быть понятно, только исходя из общих знаний темы о краткости ночи в Булгаре. Несомненное смешение с Итилем мы наблюдаем и в общем описании Булгара. Город, по словам Мукаддаси, делится на две части, одна из которых ближе к Каспию, чем другая, главная часть, где находится резиденция царя. Наряду с искажениями и смешением в тексте имеются прямые неточности и очевидные описки. Так, например, в повторном описании хазар на той же странице, где описывается Булгар, мы склонны видеть в слове "хазар" не что иное, как сокращение известного названия одной из половин Итиля - Хазарана. Если это предположение правильно, то последующее несколько сумбурное повествование не может не напомнить нам еврейско-хазарскую переписку в части ее, рассказывающей о выезде из столицы и возвращении хазарского царя после объезда страны.

В восстанавливаемой истории представлений о Поволжье и Восточной Европе, бытовавших в Х столетии в Хорасане и Средней Азии, географическое сочинение анонимного среднеазиатского географа, именуемое "Худуд ал-'алам" - "Границы мира", - занимает особое место. Это - первая крупная энциклопедия сведений о странах и народах Восточной Европы, написанная на языке, на котором говорило в Х веке население Средней Азии и Хорасана. Ничто не указывает на какую-либо попытку анонимного автора проявить активность в собирании сведений или какой-либо особый интерес к восточноевропейской тематике. Еще В.В.Бартольдом была отмечена характеристическая особенность сочинения: восточная сторона Каспийского моря, близкая к району, где жил и работал автор "Худуд ал-'алам", была ему известна хуже, чем западная. Сочинение среднеазиатского анонимного географа как раз является особенно ненадежным в отношении областей Средней Азии. "Сведения Худуд ал-лам о принадлежности тех или иных городов к Шашу и Илаку, - отмечает один из выдающихся современных знатоков Средней Азии М.Е.Массон, - страдают большой путаницей и логической неувязкой, вследствие чего при противоречиях с данными средневековых географов этому сочинению трудно отдавать предпочтение". Не менее характерной чертой рассматриваемого памятника является и его способ изложения, превращающий весь текст как бы в огромный картографический комментарий, своеобразное "предисловие к карте", как образно характеризовал рукопись нашедший ее в Бухаре Абу-л-Фазл Гольпайгани, ученый бехаист-самаркандец. Этой чертой, быть может, в значительной мере объясняется и расположение материала. Описание восточноевропейских народов начинается со "слова", посвященного "тюркским печенегам", местоположение которых определяется в зависимости от территории, на которой находятся буртасы и барадасы, мадьяры, русы и течет река Рута. Прерванное затем описанием Кипчака повествование о восточно- и центрально-европейских народах переходит к стране мадьяр, чтобы опять быть прерванным уже на весьма значительное количество листов и возобновиться после описания Рума, его областей и городов. На л. 376-386 описываются народы Центральной и Восточной Европы в следующем порядке: славяне, русы, внутренние булгары, мирваты, хазарские печенеги, аланы, сариры, хазары, буртасы, барадасы, в.н.нд.р. Рассмотрение каждого из этих сообщений в отдельности показывает, во-первых, что автор не всегда имел дело с наиболее полными и сохранными вариантами и, во-вторых, что как компилятор он не проявлял достаточного критицизма в отборе и компоновке материала. В этих условиях нередки случаи, когда сообщения, прикрепляемые обычно в других сочинениях к одному народу, относятся произвольно к другому народу или даже дробятся между несколькими народами, как это мы видим в повествовании о булгарах, буртасах и хазарах.

Несмотря на все эти недостатки, рассматриваемое сочинение все же представляет для исследователя исключительный интерес. Как отмечал уже В.В.Бартольд, анонимный среднеазиатский географ использовал в своей работе сочинения Истахри, Ибн Хаука-ла, а возможно, и Ибн Хордадбеха. К приведенному Бартольдом списку источников следует добавить Ибн Русте, прямым заимствованием из которого следует объяснить появление в "Худуд ал-'алам" названия ааси (=иши или айша). Составленная в последней четверти Х века, география среднеазиатского анонима ценна также и тем, что, несмотря на сравнительно позднюю копировку (XIII в.), она сохранила весьма старые варианты текста, названия и термины, зачастую модернизованные или исчезнувшие в других персоязычных редакциях.

Д. Э. Харитонович, Н. И. Колышкина

[ << ] [ Начала Этногенеза ] [ Оглавление ] [ >> ]